Яшка Казанова

поцеловала в щеку наспех: "ну всё. пока."
не обернулась. хлопнула дверью так,
что задрожали часы. "вернется, наверняка," - 
сказал он себе - "добежит до угла, а там

одумается. вернется. не всё пока. 
потом зашепчет: "единственный мой, родной!"
он вытер лоб, выпил порцию коньяка
и выкурил 20 страйков, стоя к окну спиной.

потом лицом повернулся к лицу в стекле
и начал упрямо, как скаут, смотреть ей вслед,
и пил коньяк, и жевал полумёртвый хлеб,
и жил в несуществующих месяце и числе.

и говорил самому себе, и орал:
"так смотрят вслед только детям да  гончим псам.
одни уходят. выросли. им пора.
другие - гонятся за добычей. нельзя назад.

но ты!? кто ты? не ребенок, не хищник! кто? 
мой воздух чистейший, моя болотная муть..."

а Бог разделял его горечь. и - как итог - 
Он ей никогда не позволил вернуться к нему.

...а ты где-то там ешь и пьешь, говоришь и врешь,
а ты где-то целуешь женщин и может быть любишь их...
и я думаю, если когда-нибудь ты соскучишься и придешь,
что я тебе отвечу? ну что я тебе отвечу? от сих до сих -
это сердце, а в сердце тугая мгла.
оно спит, и - правда, не стоит его будить.
на твоей половине ночь, на моей половине мрак, кочующий по углам.
не приходи ко мне милый. даже с любовью не приходи.

невозможно поверить - ты спишь там без сновидений,
ходишь смотреть парад и треплешься ни о чем,
и не пишешь мне больше, мой маленький вредный гений,
что тебе для поддержки нужно мое плечо,
что хотела бы, чтобы я защитил тебя от привидений,
живущих в камине и дышащих горячо.
невозможно поверить - но, кажется, очень нужно:
ты справляешься там вполне без моих нотаций.
засыпаешь под звездами ночью тяжелой южной
и к утру успеваешь раскрыться и разметаться
по постели так, что даже одеяло хрипит недужно,
как астматик, оставшийся без инъекций и ингаляций.
невозможно поверить - но, впрочем, наглядно видно,
ничего не вышло из нашей с тобою дружбы -
мне досталась одна, понимаешь ли, глобуса половина,
тебе - другая... вот так разошлись натужно
кивая друг другу и делая вид, что это французские вина
дурманят нам голову после удачного ужина.
и теперь ты там как-то сама по себе и в привычных стенах,
в воспоминаниях о былом и каких-то планах -
я здесь сам по себе - отвыкающий постепенно -
думать, что ты и любоь к тебе - самое главное...
моя нежность к тебе умирает медленно, бессистемно,
но я прикончу ее. обещаю тебе, я справлюсь.

Что изволит Графиня в столь поздний час?
Страстных объятий вдали от покоев мужа
Под палантином пошитым из белых кружев?
Или Графиня желает обычный чай?
Что изволит Графиня в столь поздний час?
Тяжкие мысли всю ночь ей мешают согреться.
Графиня берет револьвер и стреляет в сердце.
В сердце, не научившееся молчать.

Ася Анистаренко

прежде чем жизнь повернет по другому руслу
прежде чем я расскажу тебе как мне грустно
пусто и тягостно холодно горячо
я бы хотела чтобы заткнулись чувства
требующие себя принимать в расчет

страсть утолить которую нечем нечем
время которое честно сказать калечит
память которая просит чтоб было легче
легче не будет в порядке земных вещей
опыт который желает стелить солому
нервы которые жаждут улечься в кому
что там еще вообще

сердце которое хочет все знать заранее
как это может быть если быть на грани
кто это вынесет кто это донесет
каждое слово бьет полосует ранит

сколько же надо любви чтобы это все

о наболевшем

Я теперь точно знаю, что мне нужно...
Они все предлагают мне не то, и я не принимаю их презенты.

Надежность, уверенность, искренность и настойчивость мужчины - вот главное, что никто из этих существ дать мне не может...

Я слишком давно всё это ищу, но не нахожу ни в ком.

Мне не нужно многого.Но мне нужен уровень и вера в то, что не всё ещё в этом мире потеряно...
Вот и всё...

Заглядывая в глаза мужчин я задаю немой вопрос: "может ты можешь дать то, что мне нужно?", Но нет, при ближайшем рассмотрении он оказывается очередной бесхарактерной тряпкой, от которой нечего ждать.

Но я не теряю надежду...